Презрение Лорда [ Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула] - Стивен Дональдсон

Но далее он не в состоянии был перечислять этот каталог зол, который мог длиться вечно. Через мгновение он привстал на стременах и жестом указал на лежащие вокруг суровые равнины.

— Вероятно, вы видите их лучше, чем я, но я могу все же сказать, что они прекрасны. Они живы, живы в том смысле, в каком должны быть. Эта трава имеет неприглядный вид — она желтая, жесткая и редкая, но я могу видеть ее здоровье. Она принадлежит этому месту, этому виду почвы. Черт возьми! Глядя на грязь, я даже могу определить, какое сейчас время года. Я вижу весну.

В том мире, откуда я пришел, мы лишены способности видеть. Если не знать ничего о ежегодных циклах растений, невозможно определить разницу между весной и летом. Если не иметь… образца сравнений, невозможно определить… Но мир прекрасен, по крайней мере то, что от него осталось, что мы еще не разрушили. — Видение Небесной Фермы беспрепятственно проникло в его мозг, и он не смог удержаться от сарказма, заключая: — У нас тоже есть красота. Мы называем ее «декорацией».

— «Декорацией», — эхом отозвался Морэм. — Это слово мне незнакомо, но мне не нравится, как оно звучит.

Кавинант ощутил странное потрясение, словно только что увидел, обернувшись через плечо, что он стоит слишком близко к пропасти.

— Это означает, что красота — нечто побочное, — проскрежетал он. — Это хорошо, но это нечто такое, без чего можно жить.

— Можно? — Во взгляде Морэма появился опасный блеск.

А Гигант сзади него повторил, немного запыхавшись:

— Жить без красоты? Ах, мой друг! Как же вы сопротивляетесь отчаянию?

— Я не думаю, что мы это делаем, — пробормотал Кавинант. — Некоторые из нас просто упрямы.

Потом он замолчал. Морэм на задавал ему больше вопросов, и Томас ехал, погрузившись в свои мысли, пока Высокий Лорд Тротхолл не объявил остановку на отдых.

В течение остатка дня молчание Кавинанта, казалось, понемногу заражало всех остальных. Болтовня и пение йоменов постепенно стихло; Морэм как-то искоса поглядывал на Кавинанта, но не делал попыток продолжить их разговор; а Тротхолл казался таким же сумрачным, как и Стражи Крови. По прошествии некоторого времени Кавинант догадался, в чем причина их молчаливости. Этой ночью должно было наступить первое кровавое полнолуние.

Дрожь пронизала его. Эта ночь будет своего рода проверкой силы Друла. Если Пещерный Житель хотел удержать свою кровавую отметину даже на полной Луне, то Лордам придется признать, что его сила не имеет видимых пределов. И такая сила сможет наплодить целые армии, и, должно быть, почти наверняка уже породила мародеров, чтобы удовлетворить вкус Друла к грабежу. Тогда отряду придется сражаться, чтобы получить возможность пройти.

Кавинант с содроганием вспомнил свою краткую встречу с Друлом в пещере Кирил Френдор. Подобно своим спутникам, он чувствовал уже прикосновение ночной пелены и невольно думал о том, что может за ней скрываться.

Лишь Вариоля и Тамаранты, казалось, не коснулось общее настроение. Тамаранта выглядела полусонной и совершенно не правила своей лошадью, доверяя Ранихину самому выбирать путь. Ее муж сидел в седле прямо, твердо держал поводья, но рот его был расслаблен, а взгляд рассеян. Они выглядели немощными; Кавинант чувствовал, что может увидеть хрупкость их костей. Но лишь они одни из всего отряда были безучастны к наступлению ночи; казалось, они даже рады ее приближению. Быть может, они просто не понимали.

Еще до наступления темноты отряд остановился на северном склоне неровной горы, частично защищенном от преобладающего юго-западного ветра. Воздух стал холодным, словно зима вернулась, и ветер леденил сердца путешественников. Несколько воинов молча кормили и расседлывали лошадей, остальные готовили скромную пищу на огне, который Биринайр высек из одного прута Лиллианрилл. Ранихины галопом умчались прочь, чтобы заночевать в каком-то укромном месте или совершить некий обряд. Остальные скакуны остались на месте стреноженные. Стражи Крови выставили вокруг лагеря часовых, а остальные устроились возле огня, завернувшись в плащи. Как только остатки дневного света окончательно рассеялись, ветерок окреп и превратился в довольно сильный постоянный ветер.

Кавинант обнаружил, что не прочь был бы сейчас ощутить товарищеское участие, с которого начался день.

Но сам себе помочь в этом он не мог, и ему пришлось ждать, пока Высокий Лорд Тротхолл не поднимется, чтобы встретить мрачные предчувствия членов отряда.

Твердо уперев посох в землю, он запел Гимн Ревлстону, который Кавинант слышал во время вечерен. К нему присоединился Морэм, за ним Вариоль и Тамаранта, и вскоре весь йомен был уже на ногах, добавив к пению мощь своих голосов. Они стояли под мрачным небом — двадцать пять душ, поющих, словно пророки:

Семь кругов зла для утерянной веры,Для предателя Страны, человека и духа,И один храбрый Лорд против судьбы.Чтобы уберечь цветок красотыОт черной порчи.

Они смело возвысили голоса, и контрапунктом этой мелодии был раскатистый тенор Гиганта, певшего свою песню. Когда гимн был спет до конца, они сели и заговорили все вместе низкими голосами, словно гимн — это все, что было им необходимо, чтобы восстановить мужество.

Кавинант сидел, глядя на свои узловатые руки. Не отрывая от них взгляда, он чувствовал восход луны; он ощутил вокруг себя странное напряжение, когда первый красный отблеск появился на горизонте. Но он закусил губу и не поднял глаза. Его спутники дышали часто и непрерывно, красноватый отблеск постепенно сгущался в середине огня, но Кавинант все не поднимал взгляда, словно изучал, как белеют костяшки его пальцев.

Потом он услышал мучительный шепот Лорда Морэма «Меленкурион!» и понял, что луна была полностью красная, запятнанная так, словно ее осквернение было законченным; такая красная, кровавая, словно ночное небо прорезали до самого сердца. Кавинант ощутил, как ее свет коснулся его лица, и щеку перекосило от отражения.

В следующее мгновение раздался отдаленный вой, словно плач протеста. В холодном воздухе он пульсировал, словно само отчаяние. Вопреки своей воле, Кавинант посмотрел на окрашенную в кровавый цвет равнину; на мгновение ему показалось, что люди должны ухватиться за облегчение этого звука. Но никто не шевелился. Крик, должно быть, издавало какое-то животное. Быстро взглянув на обезображенную луну, Кавинант вновь опустил глаза.

И тут он с ужасом увидел, что лунный свет придал его кольцу красноватый оттенок. Металл выглядел так, словно его погружали в кровь. Серебро изнутри старалось пробиться сквозь алый отблеск, но он, казалось, просачивался внутрь, постепенно погашая, извращая белое золото.